Николай Чудотворец

Никола Каменный

Есть в нашей республике, в Усть-Цилемском районе, святыня, о которой мало кто знает. Даже сами устьцилемцы немногие видели ее. Это – явленная чудотворная икона св. Николая, епископа Мир Ликийских. На всем Русском Севере не найдешь подобной иконы – в огне она не горит, червь ее не точит. Потому что каменная. Говорят, что икона не рукой человека сделана, а “тектонического” она происхождения: когда-то проступил на камне лик Николы Чудотворца да так и запечатлелся. А еще говорят, что Никола Каменный сам себе хозяин и запросто может уйти от людей, никого не спросившись. Как зеницу ока хранят чудотворный образ и посторонних к нему не подпускают. И все же, понадеявшись на везение, отправился я в Усть-Цильму поклониться святыне...

Как ступил на устьцилемскую землю, так сразу и начались “чудеса”. Ехал от аэровокзала в село и обнаружил на автобусном билетике надпись: “Услуги бани”. Водитель на полном серьезе объяснил: “А у нас даже в кино по банным билетам ходят”. Зашел в местную столовую – и снова “чудо”. Откусив пирожок с капустой (на ценнике значилось: “с капустой”), обнаружил, что он с мясом. “У вас что, не постятся Усть-Цильме?” – не сдержался я. “Как же, у нас постуются,–насупилась повариха.–А пирожки только для приезжих, наши-то в столовую не ходят”.

Так вот и “приземлился” в Усть-Цильме. И самонадеянность моя стала потихоньку улетучиваться.

По моим расчетам Никола Каменный должен был находиться в старообрядческом молитвенном доме, который был открыт во имя Николы Угодника прошлым летом. Иду туда. На двухэтажном свежеокрашенном доме с красивыми наличниками и восьмиконечным крестом наверху висит замок. К нему протоптана узкая, едва видная в сугробах, дорожка. Прохожие люди посоветовали обратиться к Наталии Яковлевне Носовой, председателю старообрядческой общины.

Наталия Яковлевна, живая и общительная женщина, сразу ввела в курс дела. Молитвенный дом закрыт, потому что холодно. Калорифер невозможно подключить из-за отсутствия дефицитного медного кабеля. Отчаявшиеся старообрядки рядом стали возводить сторожку с печкой, чтобы там молиться. Но опять заминка: зашел спор, как ставить сторожку – “вдоль земли” или “поперек земли”? По дедовским правилам надо бы “поперек земли” (широким фасадом к Печоре), а почему-то начали строить вдоль...

– На Илью Пророка службу служили, и только начали канон читать, как три раза гром ударил, аж стекла в церкви задрожали,–вспомнила Наталия Яковлевна.–Может, знак это был? Чтобы не тянули с обустройством храма?

Пока что община собирается по домам, да еще в местном музее, где по воскресеньям действует старообрядческая школа. В прошлом году там занимались ребятишки – изучали церковнославянскую азбуку, большое и малое молитвенное начало. Сейчас настал черед взрослых – около тридцати человек учатся служить по Псалтири, читать каноны, совершать чин погребения и панихиды. Ведет занятия директор музея и сама Наталия Яковлевна, в прошлом директор Усть-Цилемской вечерней школы. О ее “антипедагогической деятельности” я уже слышал. Во времена “застоя” в “районке” была напечатана статья “С кадилом по могилам”, в которой сообщалось, что директор школы Н. Я. Носова регулярно ходит на кладбище и служит панихиды над могилой своей матери, поет разные церковные песнопения. Завели на директора досье, устраивали внеурочные финансовые проверки, девять лет подкапывались под Носову пока та не вышла на пенсию. За это время к Наталии Яковлевне присоседились еще три староверки, потом еще семь... Написала она в Невскую слободу в Петербург к тамошним старообрядцам: так мол и так, хотим храм открыть, что посоветуете? Написала раз, второй, на третье письмо пришел ответ: “Пришлите списки, кто есть за старую веру”. Тут-то и задвигался народ. В самой Усть-Цильме староверки собрали тысячу подписей, за рекой Печорой в деревне Цильме – еще шестьсот, пошли в другие деревни... Из Петербурга телеграфируют: “Хватит, хватит – достаточно 20 подписей”. Прислали оттуда документ для регистрации, так и появилась в Усть-Цильме община.

– Пока живы старики, надо поспешать, чтобы не угасла старая вера – говорит бывший директор школы. – И сызмальства научать благочестию. Нас-то строго воспитывали. Помню добрую свою бабушку, от которой я в детстве не отходила. Однажды случилось мне сметаной оскоромиться во время поста. Куда тут бабушкина ласка подевалась! “Тычься лбом в скамейку, а то не прощу”, – говорит. Я разобиделась, схватила малицу да вон из бабкиного дома к родителям: “Чтоб тебя шишкота съела!” А потом ходила прощения просить... Мать, пока не исполнилось мне семнадцать лет, рядом с собой на молитву ставила. Не будешь молиться – не накормит. В пионеры и в комсомол не разрешала вступать. А увидела меня с комсомольским значком – покачала головой: “Ну, теперь ты стала взрослой”. И больше не заставляла молиться, только о небольшом одолжении попросила: “панифиду” справить после ее смерти. И что же получилось? После первой панихиды отслужила вторую, а потом третью, четвертую – и не заметила, как стала заместо матери, зажгла лампаду перед ее иконами.

Спросил я, знает ли она другие службы, кроме панихиды. Ответила старообрядка, что кое-что умеет, да другие лучше разумеют. Она ведь не наставница, не пастырь, а всего лишь председатель общины. А службы в общине разные справляют, одна только беда – богослужебных книг недостает. Ведь сколько повывезли из Усть-Цильмы старопечатной и рукописной литературы, сколько в музейных запасниках осело! Обратилась Наталия Яковлевна в Коми научный центр, попросила устав “Церковное око” и “Торжественник” – очень нужны. Не дали. Одних азбук церковнославянских требуется не менее тысячи, из самых дальних деревень шлют в общину заявки... Икон тоже недостает. Ведь картонным, печатным образам здесь не молятся. На Печоре признают только масляные да медные литые иконы.

“А как же каменные?” – чуть ли не сорвалось с языка. Спрашиваю:

– А в храме-то у вас какие?

– Ой, да там голые стены. Иконы мы с собой приносим, к началу службы, а потом уносим. Чтобы не пограбили. Вот они стоят, – Наталия Яковлевна показывает рукой в угол своей горницы. – Вот этот образ привезли нам из Петербурга, этот – из Москвы, эти образа наши устьцилемцы пожертвовали...

В углу светились лики на потемневших от времен досках. Николы Каменного среди них не было.

Поморцы

В Усть-Цильме я сразу столкнулся с тем, что здесь две жизни: одна на виду, а другая упрятана вглубь – в родах, в отдельных семьях, где имеются свои домашние церкви. И выходить из “подполья” эта жизнь не спешит, памятуя о прошлом.

Раскол случился триста лет назад, при патриархе Никоне. Большая часть народа и священства отшатнулась от его реформ. После известных Соборов 1656 и 1667 годов, на которых упорствующие старообрядцы были преданы проклятию, началось их преследование. Возможно, раскол был бы преодолен, если бы тридцать лет спустя Петр I не упразднил патриаршество в церкви, заменив его “ведомством православного исповедания”. Уже в 1800 году староверам был разрешен их обряд, если они подчинятся государственно-церковному управлению. Но немногие откликнулись. В 1906 году комиссия по подготовке Собора 1917-1918 годов (на котором собирались восстановить патриаршество) высказалась за то, чтобы клятвы отменить, “как положенные по недоброму разумению...” В 1929 году Св. Синод снял клятвы. Окончательно их отменил Собор 1971 года, равный по представительности Соборам 1656, 1667 годов. И все-таки раскол остался.

С самого начала была еще одна, более глубокая причина раскола. Староверы видели, что происходит обмирщение церкви, иконы заменяются на картины, древнее унисонное пение сменяется концертным, сокращаются службы. Им казалось, что вместе со старым обрядом уходит прежний дух веры и народное мироощущение, духовное меняется на душевное, что происходит “повреждение в вере православной”. Спасаясь от “повреждения”, они бежали в леса. Неподалеку от Повенца возникла знаменитая Выгорецкая пустынь. Там оформилось самое последовательное и многочисленное беспоповское согласие – Поморское. Подобная пустынь появилась и в Устьцилемской земле, на Великой Пожне. Одно время ее возглавлял монах, пришедший с Выга. В таежном монастыре действовала академия: мужики изучали не только буквицы, но и риторику, графику, иконопись, пение. В многочисленных устьцилемских скитах работали переписчики духовных книг, передавая свое искусство по наследству. Последний такой переписчик умер лет десять назад.

После разорения скитов поморцы стали скрытнее. Приход коммунистов они встретили без удивления, спокойно: “Вот пришли антихристовы дети”.Рядом с “никонианской” церковью в Усть-Цильме жгли книги – новопечатные и старопечатные, рукописные. Пацаны бегали вокруг костра, в котором громко лопались книжные обложки из хорошо выделанной кожи, таскали из углей бронзовые застежки и красивые накладки с чеканным “богом”. Комсомольцы, “рошшеперив” руки, как бы в шутку ловили пацанов: “Куда?! Вот мы вас в огонь шурнем, сожжем к чертовой матери!”

Hо жизнь шла своим чередом. И ни разу, с XVII века до сего дня, богослужения не прекращались в Усть-Цильме и близлежащих деревушках, где главенствуют несколько старообрядческих родов. У кого-то из них и хранится устьцилемская святыня, Никола Каменный. Вот только у кого? Как мне сказали, перед войной служили у Ивана Ивановича Торопова и у Лехиных в д. Тещинская (у них была явленная икона, но деревянная, состоявшая из двух половинок), две службы было в д.Рощинский ручей, несколько – в самом райцентре: у Никаноровых, у Глухиных, у Поповых, у Косковых, у Феклиных да еще в Гарево у деда Марка. В нынешнем году в пятницу перед Великим Постом служили только в трех концах села.

Василиса Афанасьевна Чупрова, самая знающая среди староверок (“до всего самоуком дошла), пояснила, что старообрядческие роды не замыкаются в себе, они связаны посредством духовных отцов и матерей. Каждый имеет своего духовника и исповедуется ему раза три в год. Избранный старец открывает книгу “Чин исповедания православных христиан мужеска полу и женска на отгнание грехов и на очищение души” и читает громким голосом: “Аще кто приидет с чистым сердцем каятися грехов своих, истинно обещаваяся ктому не творити зла...” Перечисляются грехи, например, “согреших худое за лучшее продала...” Исповедница говорит “нет” или кается: “Прости меня, грешную”. Затем она дает обет, на нее накладывается епитимия. Бывают исповеди общие (до 50 человек) и личные (“наодинки”).

Священников у поморцев нет. Прежние архиереи и иереи старого рукоположения умерли, преемственность прервалась, а беглых попов из “никониан” поморцы не приняли. В отсутствие священства у них должен бы укрепиться сектантский дух (как у протестантов на Западе), но ничего подобного я не увидел. Удивительно: у поморцев много неудобств при богослужении, старые-то книги написаны для иерейской службы, и за три века можно бы переписать эти книги, приспособить для себя – но все остается как есть. До сих пор поморцы не свыклись с отсутствием иерея, а совершать великие таинства (например, Причастие) сами не решаются. Такое впечатление, будто священник только что вышел из старообрядческого храма – и вот-вот вернется. И длится это три века... Окаменело время, сохраняя старую веру в неприкосновенности.

Почему Господь хранит поморцев? Для чего? И сколько это продлится? Не разуметь умом. И вновь я подумал о Николе Каменном, захотелось взглянуть на его лик. Но удалось это не сразу.

В Усть-Цильме я познакомился с молодым мужиком по имени Арсений, который собирается ехать в Ригу учиться на староверческого наставника. Сейчас община живет без наставника, и я удивился, почему бы Арсению сразу не занять это место, ведь нужда в этом большая, а подучиться всегда можно.

– Без армии солдата не воспитаешь,–ответил он.–Здесь в основном одни бабы, а мне нужно мужское руководство, чтобы снизу вверх смотреть. Просто так ничему не научишься, одно лишь пение по крюкам надо учить два года...

Арсений, как и Наталия Яковлевна, принял веру от матери. Однажды слышал, как мама читает “Златоуст”, слово на неделю 25-ю “О последних днях и казнях Божиих”, и что-то поразило его. Записал материнский голос на магнитофон (сам читать по-церковнославянски не умел) и прослушивал на ленте, пока не проникся смыслом слов. Теперь он обучает азбуке пятерых школьников, кого-то из них хочет взять с собой в Ригу.

Показал он и мне кое-какие “азы”. Например, на молитве надо стоять прямо, со сложенными на груди руками, чтобы не болтались. Если не можешь читать по книгам – молись лестовкой. Она наподобие четок, но удобнее. В ней 110 ступенек – на каждую надо прочитать молитву (чаще “Исусову”) и сделать поклон. Обычно в Пасху молятся по 20 лестовок. На исповеди дается епитимия до 25 лестовок. Ежесуточное правило – 7 лестовок. Лбом, хребтом, всем остовом своим следует прочувствовать молитву.

Прощаясь со мной, Арсений сказал:

– А чтобы Николе Чудотворцу поклониться, надо бы тебе прежде к старцу нашему и духовнику сходить, к Филату Васильевичу.

Инок Филат Васильевич

Деревушка, где живет в затворе старообрядческий старец, находится в нескольких километрах от Усть-Цильмы. Шел я по деревушке я встретил мужика, который копался в моторе автомобиля. Узнав, куда путь держу, он бросил машину и долго шел со мной – показать дорогу. Потом встретился парень у колодца. Он отставил ведра и подробно объяснил, на какую улицу свернуть, как выглядит дом затворника. В его словах прорезалась сугубая серьезность, с какой мужики говорят об армии, рыбалке или охоте – то есть о самом мужском, настоящем деле. А я-то ожидал, что старца здесь принимают не всерьез. Ошибся.

Домик его небольшой. На низкой двери – железное, кованое кольцо. Подергал – закрыто. Зашел к соседке, справиться о хозяине.

– Дома он,–сообщила она,–из дома вообще не выходит. В девять утра заканчивает ночное бдение, в десять затапливает печь, так что подождите часок... Все-то я удивляюсь, когда он спит?

Соседка угостила хлебом, испеченном на воде. Этот постный хлеб стряпуха печет по заказу Филата Васильевича – магазинный хлеб старик не ест. От чая (считается наркотиком), газет, радио, электричества он тоже отказался, более десятка лет назад. К себе пускает только мужиков-исповедников да еще дочерей. Они, дочери, едва отговорили старика, чтобы он от пенсии не отказывался. Только это и держит Филата Васильевича, а без пенсии он бы считался уже “чистым иноком”, по здешним понятиям... Молится он от зари до зари, за всех живых и мертвых поклоны бьет, а особо молится за грехи своего рода. В его синодике перечислены все родственники и родственники родственников вплоть до восьмого колена. Это сколько же имен надо помянуть каждый день!

Вновь ткнулся я в низкую дверь. Загремел засов:

– Что надо?

Старец смотрел строго, но без неприязни. Это самое “что надо” означало не “зачем ты сюда приперся”, а вполне конкретное: “Что надо тебе, говори четко и по существу”. В заплатанных валенках, худощавый телом, туго подпоясанный ремешком, старец был деловит и явно спешил вернуться в дом. Я несколько растерялся:

– Из Сыктывкара... Поговорить надо.

– Зачем?..

Так бы ушел я не солоно хлебавши, если бы не один знакомый старообрядец, который накануне приезжал сюда исповедоваться и замолвил обо мне словечко. Тот старообрядец так меня инструктировал: “Как войдешь в дом, трижды двуперстным знамением перекрестись на святые иконы, да с тремя поясными поклонами, потом говори Господни слова “мир этому дому”, да еще раз поклонись, не забудь, и уж после этого здоровья хозяину пожелай, а затем прощения попроси, имя свое назови и коротко скажи, какая нужда тебя привела”. Ничего этого не понадобилось. Икон в прихожей почему-то не оказалось. Пока я оглядывал стены, старец указал на стул: “Садись”. И исчез в горнице, в своей домашней церкви.

Спустя полчаса я получил обстоятельные ответы на все, что меня интересовало. Под конец вспомнил, что к Филату Васильевичу многие приходили с вопросом о Конце Света.

– Близится окончание,–утвердительно кивнул старец.– Сужается мир, земля уменьшается, скоро и Суд. Так сузится наш белый свет, что невдомек будет: ужели на земле стоишь, али не на земле? Вот антихрист нас и сграбастает. Все за грехи наши.

– А какой самый страшный грех?

– Неверие самый страшный грех. Впереди адские муки или счастье небесное, а люди этому не верят... Послушай меня, худого. Кто весну выдумал? Не ты и не я. А кто выдумал лето, когда посаженное всходит? А осень, что дает нам плоды? А зиму, в которую мы кушаем плоды? И ад с раем не мы придумали. А почему в весну верим, а в рай не верим? Когда своими глазами увидим преисподнюю – поздно будет.

– А как научить вере?

– Силком не заставишь. Кто восхощет, тот в Богу поклонится.

Ты молись, и люди вокруг оживут. По малости своей хотя бы такого правила держись, каждый Божий день по четыре лестовки клади, в полночь просыпайся – и еще три лестовки. Идешь куда, в автобусе едешь, или среди чужих разговоры ведешь – время от времени повторяй про себя: “Господи Исусе Христе Сыне Божий помилуй нас”. Что-нибудь суетное сказал языком своим – тут же мысленно поправляйся: “Господи Исусе Христе Сыне Божий помилуй нас”. Плохое подумал – скорее догоняй: “Господи Исусе Христе Сыне Божий помилуй нас”. Уважай церковный обряд, который нам через святых отцов дан. Запомни, наш дом на небе, а здесь мы в гостях. И веди себя прилично гостю, соблюдай закон, что заведен хозяином, следуй Божиим заповедям. Погостим чуток – да и вернемся домой. А если накуролесим, опозоримся в гостях – угонят в вечную каторгу и не будет возврата в дом свой. Не забывай почитать родителей своих, их обычаи. Бороду отрастил – не брей. Под “польку” не постригайся, ни к чему все это, носи такую же стрижку, как у меня. Кто старину не уважает, тот родителей неважно любит. А коли родителем брезгуешь, как Отца Небесного возлюбишь? Молись, молись. Вера – камень, утвердись на нем и ничего не бойся.

Старец встал со стула – на крепкие, совсем не стариковские ноги. Прежде чем проститься, он припомнил, что до меня приезжал такой же странный гость, десяток лет назад. Молодой парень, с бородой. Приезжал из Москвы “пытать старую веру”, да истово молился. Послал его Филат Васильевич в одну из таежных пижемских деревенек, к другому иноку-старообрядцу. Уж, считай, сколько воды утекло... Где этот москвич? Да и жив ли тот пижемский затворник?

А может, на всем Русском Севере остался один Филат Васильевич – инок старой веры? Да... Сужается мир, уменьшается белый свет...

Пошел я дальше.

Явление иконы

И вот он передо мной! Чудотворный образ Николы. Плоский камень с четким рельефом. Глаза смотрят как живые. На камне видна проступившая узкая человеческая ладонь, пальцы сложены для благословения. В другой ладони – Книга.

У своего провожатого прошу вынуть образ из киота, чтобы рассмотреть. Икону подносят к окошку, ставят на стол. Прикоснуться к камню не смею, смотрю на лик Чудотворца – и выпуклый образ сам врезается в память. Так, что по сей день он перед глазами...

Владельцы иконы рассказали следующее. Явилась она людям в прошлом веке, на Старых Дворищах, в том самом месте, где высадился когда-то первопоселенец Ивашка Ластка и откуда пошла строиться Усть-Цильма. Явилась она на пне не то дедке Филиппу, не то дедке Марку. Пораженный устьцилем попытался взять каменную икону, но не смог даже до пояса поднять, так тяжела она показалась. Тогда отправился он в село и обратился за помощью к благочестивому старику, который был уважаем среди старообрядцев. Древний старик легко поднял явленный образ и перенес в дом к устьцилему. А у него был брат. Попросил он Николу Каменного для себя и поставил в свой киот. Но случилось тут ему согрешить в чем-то, и перелетела икона по воздуху к прежнему владельцу. Так и повелось. Согрешит один брат – икона сама переходит к другому. А стоит и ему согрешить, глядь, иконы уже нет...

Передавался Никола Каменный от поколения к поколению, сменял владельцев, но до сих пор не покидал пределов одного рода. Почему Чудотворец избрал именно этот старообрядческий род, только Богу и ведомо.

Вот и все, что рассказали мне о Николе Каменном. А я вспомнил историю заселения этих краев. И мелькнула странная догадка. Нет, не случайно образ явился на Старых Дворищах!

Ивашка Ластка высадился здесь 450 лет назад, имея от Ивана Грозного грамоту на владение обширными землями – от Перми в верховьях до Пустозерска вниз по Печоре. За это был назначен символический оброк: платить в осудареву казну по кречету или соколу в год, “а не будет по кречету или по соколу, ино... оброку рубль”. Единственное, чем обязал царь устьцилемцев – “церковь Николе Чудотворцу в той слободе поставить”. В 1547 году церковь поставили и главной храмовой иконой стал образ Николы Чудотворца. Пустозеры и зыряне, другие торговые гости, приезжая, клали поклон Николе. Спустя век, через слободу везли протопопа Аввакума в колодках, наверное, и он поклонился Николе. Аввакума сожгли в Пустозерске в 1682 году, и двинулись в устьцилемскую землю с Мезени, Пинеги, Двины скрытники.

Неизвестно, сколько времени Никольская церковь оставалась у старообрядцев, известно лишь, что около 1750 года она сгорела. А перед пожаром было знамение. Несколько раз исчезал образ Николы из храма, и находили его в одном и том же месте – в 200-х метрах. Сгорел храм со всем содержимым, и вновь чудесно явился Никола. Стоял его образ в том же “указанном” месте. Здесь и построили новую церковь. По сохранившемуся описанию путешественника, на дверях ее висело железное кольцо (по стародавнему обычаю), налево от входа была огромная печь, “направо стол для сорокоустов, в углу свалены какие-то вещи, а вокруг стен и печи – лавки, видно, служили по-старинному, и всенощное бдение на всю ночь действительно вели. Иконостас самый простой, бедноватый на вид...” И ни слова про чудотворную икону! Куда она исчезла? “Перелетела” в другое место?

А может быть тот чудотворный образ,–и есть Никола Каменный, явившийся на Старых Дворищах, чтобы приободрить старообрядцев, напомнить о прежнем благочестии?

Только почему он окаменел?

– Сколько слез пролито на нашей земле,–вздыхает мой провожатый,–разбежались люди по лесам, по Пижме, Цильме, Тобышу... Сколько там перемерло от голода, не сосчитать. Когда к Великой Пожне царевы войска подступили, иноки зажгли себя. В нынешнем году 250 лет этому исполнится, в д. Скитской памятный Крест поставили. А мы никогда их не забывали, их имена вписаны в наши синодики – семьдесят восемь душ.

– А можно ли молиться за них, ведь самосожженцы...

– На Вселенских панихидах мы всех поминаем: и Никона, и царя Петра, и самосожженцев. Кто знает, может, мы потому и существуем, чтобы хранить память о них?

А мне пришло на ум, что Бог хранит старообрядцев для нашего блага, чтобы покаялись мы в грехах своих предков. “Что толку, что клятвы со старой веры сняты,–слышу от провожатого,–мучеников-то не оживишь”. Смотрю на каменный образ Николы. Нет, не “тектонического” он происхождения. Это обыкновенная икона, только окаменевшая.

Кланяюсь хозяевам дома:

– Простите меня, грешного, ради Христа.

– Бог простит. Прости и ты нас.

– Прости Господи...

Этим великопостным чином прощания провожали меня и Филат Васильевич, и Арсений, и многие староверы, с кем довелось встретиться. Хоть и разделяет нас раскол, но ничто не мешает сказать “прости меня”.

Фотографировать икону я не стал. Bдруг она “уйдет”?

М.СИЗОВ

Вперёд